Эликсир уходящего сна (Musk Extreme Perris Monte Carlo)

Наверное,  так и бывает в обыденной жизни: один лишь неуловимый миг разделяет волшебную ночную тьму и мутные рассветные  блики  тоскливого зимнего утра. В миг этот правда переходит в ложь, сон – в явь, сказка перетекает в быль, лишаясь всего своего очарования, и то, что ранее казалось изящным сосудом с любовным зельем, в реальности – всего лишь бутыль столового вина, хрустальные бокалы перекидываются в мутное стекло, бриллианты рассыпаются в прах, а любовь же вообще померещилась. Миг этот надвигается теперь стремительно и неумолимо. 

Медленные синие тени, с трудом пробиваясь сквозь кружевные занавески, узорами укладываются на спящие тела  – пока такие безмятежные, дышащие глубоко и  ровно, повернутые  лицами друг к другу, и большой мягкой розой лежит между ними скомканное одеяло. Тихим зверем на полу дремлет свитер, вывернутый наизнанку, беспокойными птицами разлучены туфли по разным углам. Через минуту и не более дворник по ту сторону окна заскребет снег в такт своей национальной песне и разбудит их, ввергнув в обычную утреннюю суету, отягощенную похмельем и дефицитом сна, но пока все замерло, как заколдованное, под дрожащим светом восходящего где-то там, за низким зимним небом солнца. Так тихо, что не слышно тиканья стенных часов, или же оно так редко, как секунда, вдруг растянутая раз так в сто. Сонный морок охватывает все, и живое и вещи и то, что и вещью назвать нельзя: спит банка крема, спит помада, спит в ванной мыло, спят обертки от конфет, спит в волосах туманный аромат цветов, на коже спят следы руки, спит запах сна на пальцах.

Musk Extreme Perris Monte Carlo: год запуска – 2012.

Русалка (Aromatics Elixir Clinique)

Они  ведь в городе жили, приезжали только на лето. Мать была весела, а отец грустен. Мать растила детей  и пекла пироги, отец шел через поле к воде. Говорили ему – не ходи в лес  на русальной неделе, но не послушался он деревенских и поутру собрался  на лесном озерце порыбачить. Прошел через давно некошеный, одичавший  луг, где тихонько звенели, вытягиваясь к солнцу, рассветные травы, и сладкий медовый туман поднимался  от донниковых зарослей, и, через две поваленные  скрещенные сосны перешагнув, в лес  попал. Сразу потемнело, как будто солнце откатилось на пару часов назад, зашуршала под ногами опавшая хвоя, затрещали шишки,  и мшистый холод пополз от пней и коряг – затаившийся по низинам  влажный гнилостный запах явственно обозначил, что где-то здесь лежит болото. Тут вышел он на цветущую поляну всю в нивяниках и увидел ее в ромашковом венке, мелькнуло белое платье, и он удивился: откуда быть в чаще  девушке на самом рассвете, и пошел смотреть, может,  помощь нужна. Городской человек – ну не знал он, что это русалка была. А она забралась на изогнутый ствол ивы и косу расплетать стала и смотрит ему в глаза, не мигая, он спросил: «Кто ты, может, заблудилась ты»,  –  а она его рукой подманила, и медленно подошел он к ней, потянул за платья край,  и тут вся сила из него  и долой.  Очнулся уже на закате, бродил всю ночь, изранился и измарался, пока дорогу на село отыскал. И спал он после того три дня и с тех пор никогда он не смеялся, только улыбался краешком губ и совсем молчаливым стал.

Aromatics Elixir Clinique: год запуска – 1971, парфюмер – Bernard Chant.

Это просто вода (Playing With The Devil By Kilian)

На небо поднимается луна, омываемая стремительными облаками, и ее дрожащий свет заполняет комнату, неприбранную и пыльную. Устало входит в дверь жилица – скидывает туфли, и сразу шаг теряет стать и легкость, спина скругляется, бессильно опускаются вниз руки. В мягкой лунной подсветке хорошо видно, что искусный было слой вечернего макияжа потрескался, будто средневековая гравюра маслом. Осыпалась тушь, на подбородке – пятнышко помады, скользит  с волос каштановый шиньон, несвеже пахнет платье. Сегодня вновь казалось, что за спиной тихой листвой шелестели смешки. Уже неясной, замутненной кажется по прошествии лет глобальная цель этих выходов: порой, сама себе она напоминает заводную куклу, выполняющую автоматические движения просто потому, что больше ничего и не умеет. В зеркало устремляется  тяжелый безрадостный взгляд, холодные руки смывают грим с лица, так, что вскоре остается лишь реальность – морщины разной степени длины и глубины и фиолетовые окружности под глазами, сетка курильщицы  вокруг обесцвеченных губ, мелкие козни и большая зависть, сплетни как рафинированное удовольствие и секс как искусство притворства. Усталость  накрывает душной шалью, и нет сил смотреть на себя, и нет сил отвести взгляд. Но медленным червем ворочается в голове сладкая темная мысль. Рука открывает старую шкатулку палисандрового дерева – там лежат, тесно прижавшись друг к другу, вдавленные в бархат два аптечных флакона-близнеца. В них подрагивают одинаковые с виду прозрачные жидкости, но какая-то из них – живая, а другая – мертвая: простая вода и вода с каплями тинктуры аконитина, обе ароматизированные эфиром апельсина.  Не страх, а возбуждение охватывает тело, стремительный упоительный восторг обладания властью над собственной плотью  и собственной душой. С легким хлопком выходит из горлышка круглая пробка. Пахучая жидкость неопределенных свойств льется тонкой струйкой на язык, глотка сжимается в спастическом усилии. В великом напряжении замирают все органы чувств, так, что в уши проникает шум лежащего где-то за горизонтом моря. Но постепенно тело обмякает, дыхание восстанавливается, обыденность раскрывает свои объятия – ничего, ничего, это просто вода.

Playing With The Devil By Kilian: год запуска – 2013, парфюмер – Calice Becker.

Дыхание города (Dzing! L’Artisan Parfumeur)

После солнечного и теплого, как выпечка на прилавке кондитерской, дня на шумные улицы опускается вечер, окрашивающий всех участников уличной жизни, начиная от людей и заканчивая фонарными столбами, в призрачный дрожащий голубоватый цвет. Голубые блики ложатся на лица, тени растут и медленно гибнут в настигающей их темноте. Затем приходит ночь, особая летняя млечная ночь, что возможна только в густонаселенном городе, переполненном гарью и копотью, выхлопными газами и сигаретным дымом, ароматами духов и винными парами. Смешиваясь с природными запахами бульварной листвы, тополиного пуха, земли и асфальтовой персти, вся эта какофония рождает странное явление – дыхание города. Город дышит волнами, будто океан, в медленном укачивающем ритме.                                                                           
Городская пыль, бронзовый глобус ТАССа и обветшавшие кариатиды, цветущие кусты  и ванильные капкейки с легким привкусом монои – это Большая Никитская. Уличная афишная тумба при театре Маяковского – исчезающая примета давно ушедшего времени и первая зацепка на карте ленивых ночных передвижений. Можно вскарабкаться  по высоким скользким ступеням в кафе «Маяк», напоминающее храмовую залу с буфетными исповедальнями по кругу. С тех пор, как в заведениях запрещено курить, излишней концентрации сигаретного дыма в волосах не будет, а потому можно пару бокалов чего-то выпить совсем неспешно, а затем спуститься вниз, и, смешавшись с попутными запахами улицы, наполнить легкие тем, что выдохнул город и стать его частью, отставив, наконец, контроль. Представление начинается. Но не кипучая эта радость и не искрящееся цирковое веселье с резиновым шариком в одной и сладкой ватой в другой руке – это всегда непременно  падение. Падение из-под купола будничной жизни, стремительное и свистящее – прямо  в объятия летней московской ночи. 

Dzing! L'Artisan Parfumeur: год запуска – 1999, парфюмер – Olivia Giacobetti.

О, детка, почему ты не берешь трубку? (Chamade Guerlain edP, совр.)

В страшный душный майский вечер на самом краю города Москвы наконец полыхнула по краю неба молния, контуром напомнившая голую осеннюю ветвь, и спустя час все уже было кончено. Плыли, покачиваясь гордо, как фрегаты, по новообразовавшимся мутным лужам неопределенные бумажки, прибитая к земле молодая травка упрямо расправляла свои многочисленные вертикальные отростки. Гроза медленно шла на центр, но тамошним людям было все равно. Тамошние люди не знают забот, они пьют сухое игристое вино, клокочущее в горле, как любовный хрип, заедают влажным пекорино и с интересом глядят с безопасной крытой веранды на истерические небесные всполохи.

Она должна  была быть  затянута в  чёрное платье-футляр из декадентского бархата, но вместо – сложно скроенная синтетическая юбка и тонкая, будто лепесток, маечка. Шею должно было бы охватывать крупножемчужное ожерелье – но нет, оправленный в серебро безвестный камень болтается как маятник туда-сюда.  Обошлось и без красной помады: что-то, конечно, украшало этот безмятежный смеющийся рот, вот только стерлось, съелось и скурилось за долгий пятничный вечер. Это могло быть божество, Нут, Бабалон, Фрейя, но нет – просто женщина неопределенной профессии, кто их разберет – то ли дизайнер, то ли PR. Как и краска с  губ, стерся, размылся, ушёл в никуда тонкий тревожный аромат гиацинта  и разомлевших  в вечерней влаге листьев, старинной пудры в антикварной банке, прохладных женских плеч и постгреховного  равнодушия. Омыто тело под мягкими струями водопровода, вот-вот омоет душу уже близкая гроза. Плененные – всегда обуза.

А где-то далеко, на самом краю Москвы, уткнувшись лицом в пропахшую вчерашними духами подушку, еле слышно стонет в телефон отчаянный и злой шепот.

Chamade Guerlain: год запуска – 1969, парфюмер – Jean Paul Guerlain.

Два лета (Eau du Soir Sisley)

Одно лето уже ушло в прошлое так глубоко, что устарело даже само воспоминание о нем. Черно-белое поле  с огромными шахматными фигурами, даже если сильно упереться ладошками в бок одной из них – только разве что раскачаешь и тут же взлетишь наверх, ощущая подмышками горячие и большие руки. Так-то лучше. Отсюда видно все. Взрослые не играют в большие куклы – они передвигают их по полю с непонятной скучной логикой. Вместо того, чтобы сесть на коня и скакать на нем, как и полагается поступать с конем, мужчина обнимает его и переставляет  прямо, а потом немного  в бок. Из-за множества дырочек в шляпе, солнце попадает на его лицо в виде маленьких ярких пятнышек, и это смешно. С моря дует ветер, задевая растущие по периметру шахматного поля кусты, и приносит  запах их мелких белых цветов, настолько злой и сильный, что хочется плакать, слезы кататься по щекам, отдыхающие на шахматном поле оборачиваются на крик и почему-то улыбаются, складывают пальцы в «козу» и говорят: «нунуну». Тут подходит мама, и отец снимает ребенка с плеч. От мамы пахнет мамой. Когда спустя несколько лет девочка научится читать, она прочитает название на пустом давно флаконе, который отдан ей в игру, странное колючее  слово – «Сардоникс».                                                                            
Второе лето только на пути в небытие. От неожиданно сильной даже для этих мест жары кипарисы желтеют и теряют иглы: ими усеяны все ступени длинной белокаменной лестницы со скульптурными львами по бокам. С цитрусовой аллеи несется запах перегретой на солнце апельсиновой кожуры. После моря лениво и долго нужно подниматься обратно наверх, босоножки трепещут и болтаются в руках, мокрые ступни покалывают мягкие кипарисовые иглы. Еще не больно, но уже и не щекотно. Солнце стремительно катится  за горизонт, непросохшие после душа волосы рассыпаны по плечам, в зеркале белое платье сливается со стенами номера, загорелые лицо и руки  живут сами по себе, как будто разыгрывают пантомиму для невидимой публики. На террасе происходит своя тихая жизнь: фантазийными силуэтами падает вечерний свет сквозь резные фигуры балясин на шахматный пол. Из ресторана пахнет рыбой: повар в белом колпаке переворачивает перламутровые тельца на раскаленной решетке. Вокруг столпились люди с тарелками в руках. Но в баре пока пусто. «Un Gin Fizz, per favore». Рядом на высокий барный стул с трудом усаживается очень старая женщина, немка или австриячка. Медленно, тонкой струйкой в ноздри заползает аромат ее духов. По-нарастающей колотится сердце, лицо опускается в ладони: очень хочется плакать.

Eau du Soir Sisley: год запуска – 1999, парфюмеры – Jeannine Mongin, Hubert d'Ornano и Isabelle d'Ornano.

Церковный нищий (L`orpheline Serge Lutens)

В церковь она всегда ходила лишь на воскресную службу. Еще бы – почти пол-города пешком пройти: мимо заброшенной фабрики, мимо субботнего рынка, мимо березового сквера, где уже с утра отдыхают компании – слышен развязный смех и звон бутылок, кто-то развел костер для тепла. В такой мороз  идти было вдвойне труднее, да и внутри оказалось не больше ноля, прихожане жались  поближе к кандилам. На выходе раскрыла ладонь, в которой лежала монетка для нищего – голова его в двух шапках, туловище в  тряпках да обмотках, раскачивается и скулит, босые ступни лежат на снегу как мертвые рыбы. Она звякнула в его кружку и, удовлетворенно вдохнув морозный воздух, пошла восвояси. Но, странное дело, пробормотав обыденные фразы молитвенных слов, он вдруг встал, оставив под собой влажное круглое место,  и увязался за ней бесформенным облаком ладана и грязной одежды, заношенной  до такой степени, что запах материи скис. Сначала она неловко пыталась делать вид, что не замечает его навязчивого преследования и не слышит неясного бормотанья, потом ускорила шаги. Тревога темным вихрем закружила в своих жестких руках. Свернув, не там, где надо, она получила из-за угла снежный ветреный удар в глаза, в нос, да так, что пришлось кашлять  и фыркать на бегу, как лошадь. Намокший от стекшего с лица снега шерстяной шарф прилип и стал кусать шею. От полученной в церкви благости не осталось и следа. Она перебежала темный двор, чувствуя, как тянутся позади к ее плечам поднятые в движении руки в темных отрепьях, слыша, как тихо хрустят по снегу разутые ноги. С бухающим в горле сердцем  проникла в подъезд, дрожащей ладонью нащупала ключ, и упала, наконец, в тепло  родного дома. Постояла, прижавшись лицом к висевшей на вешалке не убранной с осени куртке. Тихонько развернувшись, отодвинула язычок дверного глазка – никого. Но замерла: что-то было все-таки не так, не то  – осторожно, кудрявой тонкой струйкой пошел из замочной скважины запах уксусной кислоты и ладана, горящего медленным синим огнем, лишенного всякого смысла.

L`orpheline Serge Lutens: год запуска – 2014.