О, детка, почему ты не берешь трубку? (Chamade Guerlain edP, совр.)

В страшный душный майский вечер на самом краю города Москвы наконец полыхнула по краю неба молния, контуром напомнившая голую осеннюю ветвь, и спустя час все уже было кончено. Плыли, покачиваясь гордо, как фрегаты, по новообразовавшимся мутным лужам неопределенные бумажки, прибитая к земле молодая травка упрямо расправляла свои многочисленные вертикальные отростки. Гроза медленно шла на центр, но тамошним людям было все равно. Тамошние люди не знают забот, они пьют сухое игристое вино, клокочущее в горле, как любовный хрип, заедают влажным пекорино и с интересом глядят с безопасной крытой веранды на истерические небесные всполохи.

Она должна  была быть  затянута в  чёрное платье-футляр из декадентского бархата, но вместо – сложно скроенная синтетическая юбка и тонкая, будто лепесток, маечка. Шею должно было бы охватывать крупножемчужное ожерелье – но нет, оправленный в серебро безвестный камень болтается как маятник туда-сюда.  Обошлось и без красной помады: что-то, конечно, украшало этот безмятежный смеющийся рот, вот только стерлось, съелось и скурилось за долгий пятничный вечер. Это могло быть божество, Нут, Бабалон, Фрейя, но нет – просто женщина неопределенной профессии, кто их разберет – то ли дизайнер, то ли PR. Как и краска с  губ, стерся, размылся, ушёл в никуда тонкий тревожный аромат гиацинта  и разомлевших  в вечерней влаге листьев, старинной пудры в антикварной банке, прохладных женских плеч и постгреховного  равнодушия. Омыто тело под мягкими струями водопровода, вот-вот омоет душу уже близкая гроза. Плененные – всегда обуза.

А где-то далеко, на самом краю Москвы, уткнувшись лицом в пропахшую вчерашними духами подушку, еле слышно стонет в телефон отчаянный и злой шепот.

Chamade Guerlain: год запуска – 1969, парфюмер – Jean Paul Guerlain.